Деревянное кружево

воскресенье, 27 декабря 2015 г.

Деревянное кружево

В стародавние времена, когда Университет уже был открыт, а речка Медичка, протекавшая по Университетской роще, ещё не ушла под землю, жила в Томске вдова с двумя ребятами. Жили бедно, вдова урабатывалась, да и ребятам пришлось рано к работе приучаться.

Старшой-то, Ивашка, был парень работящий, сметливый, рукастый, любое дело у него спорилось. А младший олухом рос - всё спустя рукава да абы как делал, лишь бы поскорее к друзьям своим сбежать, да озоровать с ними.

Подросли парнишечки, пришла пора старшего мастерству какому-то обучать. Город у нас тогда всё больше деревянный был, вот мать и отдала Ивашку к плотникам на обучение, чтоб без работы не остался. Те мальчонку приняли, обучили его своему ремеслу. Видят, что парень с выдумкой к работе подходит, дерево любит, да толк в нём понимает, вот и присоветовали ему попроситься в ученики к мастеру Плахотичу.

Был такой резных дел мастер в Томске. Лучше него никто не мог наличник сработать. Взял он Ивашку в подмастерья - где простую розетку поручит ему вырезать, где фон выбрать, или там ошкурить завитулины. Так и стал перенимать Ивашка Плахотичеву науку. Перенимает, значит, подмечает, а сам диву даётся - как это Плахотич такие узоры выдумывает? Вокруг тайга, что Плахотич кроме кедра с берёзой видал-то? А в узорах у него листья резные, завитки тугие, да звери и птицы вовсе небывалые.

Заказов у них много было, сидели Плахотич с Ивашкой с утра до вечерней зорьки год за годом, знай себе тюк да тюк молотком по стамеске, да лобзиком звенят, да ножиком стружку снимают. Работа с узором тишину любит. Отвлечёшься на думку какую, не так ножик пристроишь - и пропал узор. Вот молча Иван с Плахотичем и резали. Говорили только когда в темноте домой добирались - жили-то они рядом.

Путь их пролегал вдоль речки Медички, которую раньше Еланкой звали. Еланкой-то речку прозвали, потому как пробегала она по еланям - берёзовым перелескам с разнотравными полянами. Когда-то тут сенокосы были, а теперь, почитай, центр города. Когда Университет отстроили, стали медицине студентов обучать, тогда и появилось новое название для речки, мимо первого за Уралом Университета пробегавшей. Летом тут тучами комары с мошкой вились - знай отмахивайся от кровососов этих. Весной слякоть и грязь под ногами. Зимой, понятное дело, мороз стоять не велит. И только ранней осенью возле Медички было тихо и красиво.

Медичка неслышно переливалась в своём илистом русле, а над нею золотились кудрявые ивы и звенели семенами крылатыми сибирские клёны. Тропка вилась чуть выше, по березняку. Вроде бы и простая это была красота, привычная, но Иван нет-нет, да остановится полюбоваться на слетевшие с ивы листья, медленно плывущие вниз по течению чёрной речки, словно тонкие выгнутые лодки.

Вот как-то сумерки сгустились, а Иван всё стоит и стоит над рекой. Ему в ту пору уж годков двадцать стукнуло, в самой жениховской поре парень был. Рядом с ним и Плахотич остановился, не торопит, значит. Только приговаривает:
- Это красота грустинская. Она сердце не веселит, а только зажимает, ровно озорник птичку. Кто эту красоту в сердце впускает, тот в Грустину попадает.
- А что такое Грустина? - спрашивает Иван.
- Город это, который тут до Томска стоял, так сказывают старики, - отвечает.

Интересно стало Ивану про город такой послушать, и Плахотич домой не торопится, по всему видать. Вот присели на брёвнышко, и стал Плахотич сказ сказывать.
- Говорят, где-то далече, в полуденной стороне, было царство дивное. Жарко там, ровно у нас в июле, и красота вокруг небывалая - цветы, словно вёдра, на деревьях листья огромные да резные, в небе жар-птицы летали, а у людей вместо наших псов будто бы грифоны служили. Ну, помнишь, коих мы с тобой года два тому вспять резали для хохла Косача? Вот. Был в том царстве город шибко красивый, и жили в нём люди лицом светлые, высокие такие, статные, и все счастливые да довольные. Прознал про тот город будто бы Змей Горыныч, и решил он людей тамошних извести, а самому в том городе жить. Узнали про то люди, собрались на сам главной площади, стали толковать, что с бедой делать. Надо бы Змея воевать, ан нет у них вояк - одни только музыканты да художники есть. И решили тогда люди оставить город Змею, а самим уйти, куда глаза глядят, новое место под город найти и там его поставить. Собрались и стар, и млад. Вот ночью, с утайкой, ушли из города своего.

Долго их, обездоленных, по свету носило - никак они места себе найти не могли. Многие от болезней да от горя сгинули, а те, которые живыми остались, сделались грустными да молчаливыми. Наконец, нашли они свободные земли в холодном краю на берегу большой реки, и решили тут и оставаться, новый город строить. Построили они деревянный город, а сами так грустные и ходят. Соседи-то их и окрестили грустинами. Тут и зима пришла. Делать этим грустинам нечего - сидят по своим домам и грустят.

Был среди них мальчик, вот он, будто бы, и придумал ножиком из дерева вырезать цветы, да листы, словно в их старом городе, Змеем Горынычем захваченном. Посмотрели на его работу грустины, и порешили украсить свои дома узорами этими, чтобы, значит, новый город со старым сходственность поимел. По причелинам пустили волны вод небесных, под ними Солнце Красное на полотенцах подвесили, на карнизе тучи дождевые, налитые живительной влагой изобразили, по пилястрам деревья и цветы выточили, а возле дверей и окон животных разных, да птиц небывалых изобразили. Сами смотрят - не налюбуются на избы свои.

Так и пошло житьё у них. Наладили грустины торговлю с соседями, кузниц понаставили, и город свой, Грустину, узорами дивными изукрасили всем на удивление. Купцы в Грустину приезжали, дивились на красоту резную, разносили весть о новом городе по всем царствам. Прослышал про Грустину и Мороз Иванович, решил он в Грустину-то наведаться. Приехал осенью на белых конях, смотрит, а все дома до единого убраны узорами дивными, ламбрекены как звёзды просветами сверкают, на наличниках цветы да фрукты, ровно настоящие, на пилястрах деревья с резными листами, в общем, придумка да тонкость такая, что его, Мороза Ивановича, узоры на окнах и в подмётки не годятся этакой красоте. Подивился Мороз Иванович, и решил славу-то грустинскую на себя взять.

Пошёл он к резчикам, попросился к ним в ученики. Те и рады Морозу удружить, отправили его в ученики к тамошнему сам главному мастеру. Вот стал тот мастер Мороза Ивановича учить узоры размечать, да тонкую стружку снимать. Мороз Иванович ученик способный, но не выходят у него узоры так же хорошо, как у мастера. А всему виной была дочка мастера - раскрасавица Елена - второй такой на земле не сыщешь.

Понравилась она Морозу Ивановичу, все мысли у него об ней. Стал Мороз её за себя сватать. А она, хоть и простая девка, но грустинка же - не рассмеётся, не улыбнётся. Хмурится всё, да печалится, ровно ледяная. Морозу Ивановичу на предложение и отвечает: "Пойду-де, за того, кто моего тятеньку мастерством победит". Пуще прежнего Мороз Иванович старается, узоры стал тонкие-тонкие резать, ажуры невесомые выводить научился, а у старого мастера всё равно узор замысловатее да живее выходит. Он-то своими глазами нездешние цветы да живность видывал, вот и выходят они у него каждый раз иначе. А Мороз Иванович только повторить узор может, свой придумать не получается у него, потому видывал он на своём веку только ёлки да ветки голые. Куда ему мастера перевыдумать!

Вот уж и апрель прошёл, май в силу входит. Надо Морозу Ивановичу из Грустины на полночь уезжать, холода с собой уводить, а уехать не может. Отказывается за него Елена замуж идти. "Ты, де, условие моё не выполнил, лучше тятеньки узора не сработал, не пойду за тебя". А тут и люди роптать стали: "Уходи, - говорят, - Мороз Иванович, отседа, а то лето уж на подходе, а у нас сугробы не стаяли, реки скованные стоят. Нельзя над природой так-то шутить". Осерчал тогда Мороз-то Иванович, хотел силой дочку мастера увезти с собой, да люди не дали, спрятали её в погребе. Стал Мороз Иванович искать её, да так и не нашёл. "Раз так, говорит, век вам света не видывать, заберу вас с вашим городом в холод подземный, буду там мастерству вашему учиться без спешки. А как выучусь, отдадите мне Елену в жёны!"

С тех пор, говорят, весь город под землёю скрылся, и грустинов на земле никто не видывал. Только, сказывают, на месте того погреба, где Елену держали, ключ забил, а из него речка потекла, которую Еленкой-Еланкой прозвали. Да возле ключа этого в самую тёплую пору грустная красавица гуляет - то дочь мастера на землю из своего подземного заточения погреться выходит, пока Мороз Иванович в полночной стороне гостит . Мороз Иванович, как зима станет, на каждом окне, на каждой веточке узоры выводит, всё пытается мастера грустинского превзойти, да выходят у него только лапы еловые, да звёзды колючие... Так-то.

Люди сибирские переняли у грустинов мастерство их, с тех-то пор и украшают дома свои узорами нездешними да зверями диковинными. Вот откуда наши узоры пошли.
Иван слушал Плахотича, улыбался, да ногой листы палые шевелил.
- Хорошая сказка, - сказал, да в сторону дома повернул, - Айда, дядя, до дому. Вишь, стемнело совсем.

Иван виду не подал, только запал в душу ему сказ Плахотича. Стал он каждый раз иначе узоры на наличниках выводить, да всё тоньше и затейливее узор выходит. Плахотич, бывало, осерчает: чего, мол, время тратишь, детали прощипываешь?! Тут дело горит, заказ в срок выполнить надо! Иван ровно одумается, быстро нарежет чего нужно, но потом снова за свои узоры принимается. Плахотич, хоть и сердится, а и сам видит - чудесной красоты узоры у Ивана получаются - тонкие, да живые, откуда только уменье да выдумка берётся в его белобрысой головушке? Так-то и прошла осень, а за нею и зима с весной. Наступило лето.

В ту пору пришёл к Плахотичу с Иваном заказ один - сильно мудрёный. Инженер сам главный в городе, Хомич фамилия его была, решил себе дом построить, сам чертёж дома придумал, да узоры к тому дому нарисовал. Посмотрел Иван на рисунки, что ему инженер показывал, да на пол сплюнул.
- Экая пустошная затея, - говорит, - Работы много, а в глазу рябит, ровно клубок змей вьётся.
Хомич аж краской налился:
- Я, - говорит, - шесть лет учился в институтах, чтобы узор сей составить, а ты, мужичьё негораздое, поучать меня решил!
- Мне-то что, - пожал Иван плечами, - Могу и этакие фигуляры нарезать, только не поживётся хозяину в таком доме. Узор ведь не только красивость дому придаёт. В правильном узоре смысл читается, в доме радость прибавляется. А здесь ни ума, ни смысла, суй в печь коромысло! На курицах виданное ли дело снежинки вырезать? В доме холодно будет. Тут Солнышко бы изобразить для тепла и уюта. А по причелинам зачем морозные узоры выводить? Не будет защиты от воды у дома! И на наличниках сплошь змеи перевитые - ругаться в доме будут.
Осерчал инженер совсем:
- Да что ты ко мне со своими языческими приметами лезешь! Узор - он для красоты требуется, а тепло будет дома или холодно - то от печника зависит.

Так-то поругались маленько, но дело инженерское, конечно, куда какой узор навесить. Вот и стали Иван с Плахотичем по нарисованному кружева вырезать. Только не лежит у Ивана душа к заказу этому. То и дело встаёт от верстака, да говорит одно:
- Руки от этой моркоты мёрзнут. Пойду, обогреюсь на солнышке.
Выходит. Когда на завалинке посидит маленько, а когда и уйдёт куда-то на полчаса-час. Вернётся, Плахотич его спрашивает, куда-де ходил, а Иван отмахивается: грелся, мол. Раз Плахотич не утерпел, решил посмотреть, куда это Иван греться ходит. Вот вышел Иван со двора, да пошёл по улице к верхней Елани. Идут они друг за дружкой - Иван впереди, повесив голову, Плахотич позади, хоронясь за заборами. По левую руку блестит на солнышке чёрная речушка Еланка, в верховьях своих совсем тоненькая. Возле ключа, который Еланку-то и выпускал из-под земли, Иван остановился. Было тут глухо - дома стояли много выше, а возле ключа росли ивы, разлапистые рябины и кусты смородины. День выдался паркий, пыльный, Плахотич совсем умаялся, пот с него градом течёт. А Иван присел на доски, что возле ключа настланы были - отсюда бабы воду брали. Сел, значит, да сидит. Солнце на его спине бликами играет, ивы тенью укрывают, вода ключевая под ногами холодит. Хорошо Ивану.

- Эвон ты куда повадился, - покачал головой Плахотич, да назад, к мастерской своей повернул. Только ушёл он, как расступилась перед Иваном земля, и оттуда, по водной дорожке, вышла девица красоты неземной. Сама в старинном сарафане, серебром расшитом, на голове повязка девичья, вся кружевами изукрашенная, и коса за нею по земле тянется.
- Здравствуй, Иван Резчик, - говорит девица, - Снова, выходит, пришёл ты ко мне.
- Пришёл, - соглашается, - Нет моей воли без тебя по земле ходить. Ты уж сама решай - останешься со мной на земле, или заберёшь меня к себе под землю, а если не так - не будет мне радости в жизни.
Покачала головой девица.
- Зарок мой давний всё ещё силу имеет. За того выйду я, кто тятеньку моего в мастерстве победит. Сработай такой узор, чтобы глядя на него душа радовалась, летом прохладно становилось, а зимой тепла добавлялось, тогда и народ мой от Мороза Ивановича освободится, и я твоей женой стану.
- Как же такой узор сработать, чтобы и холодил, и согревал, да ещё и радовал?
- А про то у дерева спроси, - отвечает девица, - оно летом тень наводит, тепло не принимает, листья в прохладе держит, а зимой тепло своё отдаёт, снег вкруг себя топит, вьюги умаляет, людей согревает. Ты мастер по дереву, вот и смекай.

Сказала так-то, да и ушла снова под землю. Вернулся Иван в мастерскую, снова за верстак встал, и до ночи с Плахотичем не заговорил даже. И Плахотич помалкивает. Как вышел им срок работы, вышли они на вечернюю улицу, тут Иван думкой своей и поделился.
- Инженер дела не понимает, дядя. Я сегодня проходил мимо того места, где дом этот ставят - хорошее место, красивое. Дворы вокруг крепкие. Только один домишко маленький, да неприглядный. Отделки на нём никакой, ставни - и те из простых досок сколочены. Живёт там бабёнка одна, тёть Марфой зовут. Вот я и подумал: сделаю для её дома резьбу из обрезков, которые от инженерского заказа останутся, хоть душу отведу. Давно уже хочу свой узор испробовать, есть у меня задумка.
- Ну, делай, - кивнул Плахотич, - коли охота есть.

Стал Иван на два дома работать - с утра до вечера над инженерским заказом бьётся, а с вечера до утра над своим узором. Плахотич сперва посмеивался в бороду, да потом смешину запрятал - до того ладные у Ивана узоры получались. На них и тучи, ветром ведомые, и капли, траву поднимающие, и птицы летающие, и звери лохматые, и деревья кудрявые, и цветы разве что мёдом не пахнут.

Пришла осенняя пора. Вышел срок работы, пришёл инженер к Плахотичу заказ свой вывозить. Начали на подводы грузить деревяшки с узорами Хомича - наличники, причелины, карнизы. Смотрит Хомич, а в углу мастерской, отдельно от его заказа, стоят деревянные кружева, лёгкие, словно куржак на ветвях, и мудрёные, словно сказки старинные. Смотришь на кружева - и в сердце радость прибывает. Коли жар донимает, в кружеве том морозный узор мерещится, и сразу прохладой овевает. Коли холодно станет, посмотришь на листья резные, на цветы луговые, и сразу летним теплом повеет.

- Это ещё что такое?! - изумляется инженер, - Кто такое нарисовал-придумал?
- Я придумал, - Иван Резчик отвечает, - Вот, узор для дома Марфы Петровны сработал, соседки твоей.
Походил Хомич вокруг кружев деревянных. Стыдно ему сознаться, что Иван лучше него узор придумал, и из рук такую красоту упускать не хочет. Хотел сначала за кружева деньги заплатить, да решил извернуться, задаром их получить.
- Где дерево для работы взял? - спрашивает.
- Из обрезков от твоего заказа, - честно отвечает Иван.
- Да ты, никак, уворовал у меня дерево-то! - закричал инженер, ногами затопал, глазами завращал страшно, - Да я тебя за то под суд отдам! Будешь впредь знать, как из чужого леса заказы бедноте строгать!

Не нашёлся Иван, что ответить на это. А инженер прыг в бричку и был таков. Известное дело, поехал жандармам докладывать. Быстро обернулся, заходит в мастерскую сам впереди жандармов - а Ивана нет. Искали его по всему Томску, да так и не нашли. И кружева деревянные, Иваном сработанные, девались куда-то. Плахотича спрашивали, конечно, куда его ученик делся, да только Плахотич твердил, что не знает ничего. Вышел, мол, покурить, а Ивана Резчика и след уж простыл, и кружева вместе с ним как сквозь землю провалились.

Говорили потом, что Иван с кружевами к грустинам попал, да на Елене женился, потому и ключ, Еланку питающий, стал пересыхать, и речка сама с лица земли исчезла - освободились, значит, грустины из подземного своего заточения, разошлись по земле сибирской. Иван с Еленой с теми грустинами был, детей нажил - Ивашку да Дашку, но про то другой сказ будет.

А про Хомича, про инженера-то учёного, послушайте, что дальше расскажу. Украсил он свой особняк резьбой, кою Иван с Плахотичем сработал. Резьбы много, богато, да дом под нею точно пропал. Заселился в новый дом Хомич с женою своей и сыном, только в доме зимой холодно, летом жарко, то крыша протечёт, то талой водой затопит, и глухо как-то, неуютно. Хомич и придумал позвать к себе друзей жить. Несколько семей заселил, а всё житья нет - переругались только, раздружились. А тут и на службе у Хомича неладно стало. Уехал он из Томска со всей своей семьёй куда глаза глядят. Уехал, а дом продал.

Покупатель, правда, умный оказался - сразу после покупки ремонт в доме затеял, резьбу Плахотичу поручил поправить. Вроде бы и не сильно в ней узор Плахотич поменял, а заиграл дом, задышал, стал словно живое дерево, инеем прихваченное. Всякий, кто посмотрит на него - радостно улыбнётся. В мороз смотришь на дом - и летнюю полянку вспоминаешь, а в жару - оконце, морозом изукрашенное. Так дом и дошёл до наших-то дней. До сих пор стоит - кто хошь в Томск приезжай и любуйся, а на сегодня сказ весь.